 |
Почта |  |
 |
|
Фотографии | |
|
 |
О Диме |  |
|
|
Форум | |
|
|
|
|
|
|
|
||||||||
|
|
|
|
 |
|
 |
|
Обаятельный, деловитый,… Восторженный, мечтательный… Скромный и стеснительный… Голубоглазый блондин… Первое впечатление родилось в девяносто третьем, в троллейбусе, идущем от станции метро Красногвардейская – удивленный, затащенный на одну остановку дальше своей, едущий домой к «родственникам» северный человек. …Он безошибочно угадывался на любом фоне как стопроцентный Новый Уренгоец. Может быть не потому, что его вздернутая походка чем-то напоминала вездеход, не потому, что вечно прищуренные глаза смотрели на спальные районы Москвы как на любимую тундру в пополаме с нескончаемым сибирским песком, а возможно потому, что любой, кто видел его, понимал, – этот человек способен тащить почти новый синтезатор Ямаха через половину Москвы в 11 вечера, чтобы увидеть глаза людей, рассматривающих эти прекрасные черные кнопочки, которых так много… Первое впечатление не обмануло. Дима действительно оказался довольно симпатичным в общении, мнительным и впечатлительным человеком. Он совершенно искренне удивлялся, совершенно искренне хорошо учился, совершенно искренне пил мало пива и совершенно, безоговорочно, искренне обижался. С тех пор у него осталось одно из немногих хороших качеств – обязательность. Если сказал что приедет – обязательно приедет, даже через часа четыре – но все равно, несмотря ни на что, обязательно приедет. И стоишь, и смотришь на него, и радуешся – приехал, дождался… Совсем его не знаю. Не знаю, хотя и рассказывал он много о себе – и как японцы, неведомым образом очутившиеся в Новом Уренгое, и даже не в нем, а в тундре под ним, или даже в тайге, да черт его знает где, но там, на Севере, с всегда готовыми для маленьких своих открытий фотоаппаратами, стояли на обочине единственной там проходящей грунтовой дороги, и смотрели на Диму, мчащегося за грибами на крыше самого настоящего вездехода, с охотничьей вертикалкой, упертой, как принято у таежных коммандос местной закваски, в каблук болотника, вековечили сибирский калорит для своих потомков. Еще рассказывал, как загорел у него за одно прекрасное лето один только левый локоть, потому как он все лето вваливал по огромному городу Альметьевск на верной и красивой Копейке, под 150 ездил… А локоть загорел потому что жарко было. Рассказывал и об этом. «Какие у нее формы, какой мягкий, зовущий силуэт – когда видишь, понимаешь, что готов ее любить сегодня, завтра, всегда… Ах, какой задик! Зад великолепный, фантастический, высокий, изящный, глаз ложится, не соскальзывает, задерживается, кровь начинает циркулировать значительно (!) быстрее, дыхание учащается. А ты бы видел ее глаза! Плавные, чуть раскосые, по два ксеноновых зрачка в каждом! Прелесть, лапушка!.. Час за ней ездил, но как зовут так и не рассмотрел. Ну так у меня фары где у нее бампер!» И пили вместе ведь. Джеймсбондились. А все равно не знаю. Не знаю, что думал он, вынося двоих не маленьких мужиков из института, на своих плечах вынося, после празднования Международного женского дня. И вынес. Усадил в машину, повез к себе домой, честно все было. И слава богу, что водитель той замечательной кофейной шестерки был из МГУ. И слава богу, что был тот водитель тоже пьян. Потому как пока Дима с водителем жали друг другу руки на предмет «106,8 классное радио! 180 ударов в минуту! супер!» двое в полусонном состоянии сзади ухайдакали задние крылья в машине. Каждый со своей стороны. На Ленинском. На ходу. А Дима потом картошкой откармливал, собственноручно пожаренной. Да, много чего произошло. Летали через крышу на Домодедовском шоссе, ходили спьяну на войну, селедку жаренную под Новгородом ели. Но так и остался ты загадкой, Обаятельный, деловитый,…
Восторженный, мечтательный… Скромный и стеснительный… Голубоглазый блондин. |